В России ничего нельзя, но все можно

Сергей Сергеев,
профессор кафедры социальной и политической конфликтологии КГТУ

Колонка написана специально для «Делового квартала»

Теплоход «Булгария» утонул. Это стало главным событием июля.

В первые дни после крушения не было недостатка в комментаторах, обвинявших в случившемся кого угодно — президента, правительство, министров, олигархов, которые «накупили яхт, а народ заставляют плавать в ржавых корытах», весь этот «проклятый капитализм», поскольку при социализме, как известно, ни теплоходы не тонули, ни самолеты не падали, и вообще люди не умирали, а только перевыполняли пятилетние планы.

Давайте посмотрим, где происходят катастрофы на транспорте с большим количеством жертв. В развитых странах подобные происшествия редки, и, главное, количество человеческих жертв в них невелико. В Советском Союзе были большие катастрофы (в 1983 г. при катастрофе теплохода «Александр Суворов» погибло 176 человек, в 1986 г. при катастрофе парохода «Адмирал Нахимов» — 423 человека; адмиралу «Нахимову» было, кстати, больше 60 лет). Но типичнее всего такие катастрофы для стран, которые мы раньше называли странами «третьего мира» или «развивающимися странами». Именно здесь поезда постоянно сходят с рельс или врезаются друг в друга, а утлые паромы, набитые людьми, как селедкой, регулярно тонут. Индия, Эфиопия, Бангладеш, Филиппины… Почему? Да потому, что здесь по-прежнему чужая головушка — полушка, да и своя шейка — копейка. В этих странах по-прежнему сильны ценности традиционного общества, в котором жизнь отдельного человека ценится весьма дешево. А если человек не очень-то дорожит собственной жизнью, будет ли он ценить чужую?

Итак, первое, что надо понять и принять, — это то, что Россия в социально-психологическом отношении все еще во многом традиционное общество с характерным для этого типа обществ презрением к индивиду. Это не фатально. Есть страны, которые смогли традиционное общество изжить, перерасти.

Если первый урок «Булгарии» — удар по национальному самолюбию, то второй заставляет задуматься о значении коррупции для национального развития. Россия — такая страна, где ничего нельзя, но все можно. В те трагические дни, когда водолазы поднимали с «Булгарии» тела погибших, Дмитрий Медведев встретился с представителями бизнеса Пензенской области. Один из них, по фамилии Садовников, рассказал, как действует ГИБДД: стоит знак — ограничение массы автомобиля 15 тонн, хотя масса порожнего автомобиля составляет 16 тонн.

Беда в том, что, устанавливая невыполнимые или трудновыполнимые запреты и ограничения, государство тем самым невольно способствует размыванию грани между разрешенным и неразрешенным. Если нарушили один запрет, и ничего страшного не произошло, почему же нельзя нарушить еще один, другой, третий? Если можно — за деньги — проехать под знаком ограничения массы (потому что иначе ВООБЩЕ не проедешь), почему же нельзя взять на борт теплохода немножечко больше людей? Ведь это же некритично, он же от этого не потонет. А если можно и это, то можно отправиться в рейс и с одним двигателем. Подумаешь, ведь другой-то работает. А надзорным органам мы скажем, чтобы они не «кошмарили» бизнес!

Как отделить жизненно необходимые запреты от ограничений, высосанных из пальца? Могу предложить два пути: реалистический и фантастический. Реалистический путь — это когда прилетят маленькие зеленые человечки, отфильтруют правильные, нужные законы от лишних, и нам останется их только соблюдать. И фантастический: взять правила, инструкции и законы, принятые в США, Великобритании или Германии, перевести их, дать экспертам — опытным транспортникам, ни в коем случае не министерским работникам, — адаптировать их к российским условиям и, самое главное, соблюдать их.

Поэтому, отвечая на вечный российский вопрос «Кто виноват?», я бы дал очень краткий ответ: все мы. Нет, я вовсе не хочу размыть вину тех, кто сдавал в аренду этот самотоп, зная, что он в любой момент может пойти ко дну. Есть разные типы вины, как заметил Карл Ясперс, анализируя ответственность немцев за концлагеря и Вторую мировую войну. Есть вина фактическая, которую определяет суд. Суд определит, лежит ли фактическая вина на Инякиной, Ивашове или нет. Но есть еще вина моральная и политическая, которую разделяют те, кто своими действиями сделал преступление возможным. Это вина не только руководителей государства, ведомств, но и вина тех, кто нарушал какие-то правила и законы, просто чтобы выжить в этом жестоком мире, кто закрывал на это глаза за мзду и так. И наконец, есть вина третьего уровня — Ясперс назвал ее метафизической виной, которую разделяют все современники преступления. Ведь все мы ответственны не только за то, какие у нас законы, какое у нас правительство, но и за то, какие есть мы сами.

Сергей Сергеев