Главная задача уполномоченного по правам предпринимателей Тимура Нагуманова — следить за исполнением закона. Но в своей деятельности он выходит за рамки своих полномочий.
За неполный год работы Тимур НАГУМАНОВ накопил 25 кейсов успешно разрешенных конфликтов бизнеса и власти. Лучший вариант, когда вопрос разрешается в досудебном порядке, уверен он. Когда обе стороны встают в позу, бизнес-омбудсмену приходится заводить разговор «по душам».
Правозащитный психоанализ
Чиновник может годами законно вставлять палки в колеса бизнеса, но это не злонамеренность. Задачи у бизнеса и власти часто противоположны, а желание перестраховаться у представителей власти велико, считает г-н Нагуманов.
Недавно вы отчитывались перед Госсоветом за деятельность в должности омбудсмена. Сняты теперь сомнения у депутатов относительно необходимости самого института?
— Насколько я понял, да. Даже коммунисты удивили: они больше всех сомневались, надо ли создавать институт омбудсмена, но, послушав доклад и увидев нашу работу, свое мнение изменили. Их смущало, что есть уже прокуратура, суд, правоохранительные органы, объединения предпринимателей. Создание дополнительного института с непонятными или дублирующими функциями, нового штата с новыми бюджетными расходами депутатам, особенно от КПРФ, казалось нецелесообразным. Но теперь ясно, что институт состоялся, есть эффект, есть конкретные предприниматели, которым мы помогли, есть системные проблемы, которые мы подняли и решили.
Вы сами не сомневались, принимая предложение президента?
— Конечно, сомнения были и у меня. Я тогда бы главой Дрожжановского муниципального района и понимал, что бизнес видит многие проблемы во взаимодействии с муниципальными чиновниками. И, конечно, стоял моральный вопрос: как же так, ты теперь будешь своих бывших коллег призывать к ответу, указывать на их недостатки? К тому же это был новый институт, которого совсем не существовало, и было трудно понять, как он будет работать и к чему эта работа приведет. Бизнес-омбудсмен, как оказалось, — это не в чистом виде правозащитная деятельность. Приходится глубоко проникать в суть самых разных специфичных проблем — от оборота электроэнергии и отходов до работы водохранилищ. Но было интересно взяться за новое дело, которое никто до этого не делал. Чувствовал себя первооткрывателем.
Чиновник и бизнесмен — это, как мне кажется, разные по ценностям люди. Вам ценности бизнеса близки?
— Мне, как человеку с разным опытом, очень интересно действовать на стыке, понимая, как работает голова у чиновника, при этом разделяя ценности бизнеса. Как правило, понимание проблемы у них не совпадает. Но это не значит, что чиновники плохие — хотя сейчас модно считать именно так (да и этот тренд не на пустом месте сформировался), но среди работников от государства много современных, умных и грамотных людей. Просто задачи и среда совершенно другие.
Ваша задача — «подружить» две разные идеологии?
— Примерно так. У меня ведь нет карательных полномочий. Мы должны убедить сторону чиновников, дать такие аргументы, чтобы они в досудебном порядке смогли изменить решения. Затянувшиеся негативные отношения — это неконструктивная история. Часто бывает, что на принцип идут обе стороны. Со стороны чиновников это выглядит как постоянное затягивание — по законным, правда, основаниям — процедур. Причин может быть несколько, начинаем разбираться. В первом случае может быть так, что он неугоден кому‑то из чиновников, во втором случае он, может быть, создает конкуренцию какому‑то более близкому чиновнику. А может быть и так, что сам запрос бизнесмена неисполним — он просит исполком о невыполнимом. В разных случаях моя функция будет различна. В первом — это медиативные приемы, и часто вопросы приходится решать хорошим разговором. Штук пять-десять кейсов было решено с помощью разговора по видеотелефону. Приходилось говорить главе муниципального образования: «Давай не вставай в позу!». Кто‑то соглашается прекратить бесплодную «войну». В противном случае приходится разбираться иначе — вплоть до прямого поручения от президента Татарстана. Это уже всем понятный сигнал. Это крайняя мера, к которой мы обращаемся, когда нашего слова недостаточно. Слово президента Республики Татарстан же действенно на 100%. Все‑таки у нас авторитет президента незыблем. За год мы обращались к нему по вопросу решения 20‑30 кейсов. Где‑то требовалась его помощь с приведением в действие решения, которое не исполнялось, где‑то решения еще не было.
А почему вообще возникает эта необходимость идти к президенту? Есть ведь традиционный ответ для всех конфликтов: что‑то не нравится — идите в суд!
— Конечно, есть такой путь. Но он затратный по времени и средствам и, с моей точки зрения, менее правильный. Многие работники госорганов не мотивированы решать вопрос быстро и просто. Например, Комитет земельных и имущественных отношений будет проходить процедуру апелляций и кассаций по полному кругу, даже если дело на 100% проигрышное! Потому что КЗИО должен принять все меры по пополнению бюджета города, да и никто не хочет нести персональную ответственность перед теми же государственным и правоохранительными органами. То, что бизнес теряет деньги от каждого дня затягивания принятия мер, это не проблема чиновников, они ее в таком ракурсе не видят.
А президент видит в этом проблему?
— Президент почти всегда поддерживает позицию бизнеса. Он один из тех людей, которые понимают, чем бизнес дышит и что ему нужно.
Тем не менее, он называет бизнесменов, которые переоценивают кадастровую стоимость, «ворами». Что за противоречие?
— Есть вопрос конфликта интересов республики и бизнеса. Хотя вопрос кадастровой стоимости земли очень сложный и в первую очередь обусловлен федеральным законодательством, которое предусматривает два вида стоимости и две разные ситуации их применения: для коммерческих вопросов и для налогоисчисления. Казалось бы, все логично, но методика исчисления этих стоимостей разная, да и внутри методик несколько подходов, так что возьми двух оценщиков — они дадут в разы отличающиеся оценки. Не думаю, что бизнес «придавила» оценка президента Республики Татарстан. Знаю, что сейчас в судах по-прежнему много исков, заработала комиссия для разрешения спорных случаев оценки. Сейчас в нее обратилось только три компании, но стоит ожидать, что их число существенно вырастет. Не секрет, что с помощью юристов компании могут выбрать, до какого размера снизить себе кадастровую стоимость. И здесь уж вопрос совестливости. Знаю случай татарстанского бизнесмена, у которого кадастровую стоимость «насчитали» в 500 млн руб. С юристами он решил снизить стоимость до 50 млн руб., хотя мог снизить и до 5 млн руб. Так что правды пока нет ни с одной стороны, и борьба не прекратится, пока не изменится федеральное законодательство: должна быть избрана одна из форм оценки. Что касается работы оценщиков в рамках действующего закона, могу сказать, что в целом она меня не смущает. Да, есть случаи 50-100%-ного увеличения кадастровой стоимости, но в каждом из них мы получили от оценщиков логичные аргументы. При этом есть случаи, когда оценка показывала незначительное увеличение стоимости.
Тимур Нагуманов на вручении премии «Человек года» «Делового квартала»
Судите Сигала, но справедливо
Несмотря на то, что проблема оценки кадастровой стоимости земли в последнее время звучит наиболее громко, по данным бизнес-омбудсмена, она не является самой острой. Если судить по обращениям, четверть всех проблем — это вопросы земельных и имущественных отношений, на втором месте — жалобы на многочисленных проверяющих.
В вашем отчете говорится, что вопросы земельных и имущественных отношений — самые многочисленные. В большой степени из‑за переоценки кадастровой стоимости?
— Нет, это не самая больная тема для бизнеса. Когда мы проводили опрос среди членов различных общественных объединений предпринимателей Республики Татарстан и анализировали обращения в наш аппарат, выяснилось, что чаще всего бизнес волнуют темы выкупа, предоставления земельных участков, изменения назначения разрешенного использования и т. п.
А какая проблема на втором месте по обращениям?
— Обоснованность и результат проверок — это 13% всех обращений. С одной стороны есть ФЗ-294, который говорит, что проверки могут проводиться не чаще одного раза в три года, а внеплановые — согласовываться с прокуратурой. Но тех проверяющих органов, которые сегодня имеют право проверять раз в три года компанию, хватает на то, чтобы в организацию проверяющий приходил хоть раз в день! Например, от одной торгово-производственной компании к нам пришло обращение — только в 2012 г. ее проверяли 270 раз, а в 2013 г. — уже 340! Вместе с ТТП РТ мы подсчитали, что татарстанские компании проверяют 44 местных и федеральных проверяющих органа, а также УФАС, налоговая, МВД, прокуратура т. д. А есть и муниципальный контроль, вместе с которым наберется примерно 100 проверяющих органов на всю республику. Итого круглый год к тебе в компанию кто‑то приходит, а это выделение рабочего места, сотрудника и пр. В течение всего года ты содержишь кучу всего плюс собираешь, хранишь и копируешь кучу документов — в общем, ведешь очень затратную статью бизнеса.
На чиновников какого подчинения чаще всего жалуются?
— 40% обращений — это жалобы на муниципальных служащих. Это большая цифра, и она говорит о том, что чаще всего бизнес сталкивается и взаимодействует именно с местными чиновниками, решая насущные вопросы. Мы видим, что многие чиновники не видят необходимости развивать эти отношения, не заинтересованы в этом. Причина в моем понимании проста. Когда человек начинает заниматься бизнесом, он по-другому видит действительность, у него появляется мнение о том, как все должно быть обустроено вокруг. Когда человек независим, обеспечен и с собственной точкой зрения, это может выводить чиновника из зоны комфорта. Пока бизнесмен не заставляет выходить из этой зоны, мы слышим: «Бизнес нам нужен!».
Считается, что каждый бизнесмен в нашей стране «ходит под статьей». Как часто жалуются на «силовиков»?
— Не очень охотно на них жалуются. По уголовным делам было всего 15 обращений. Проблема, наверняка, существует. Но желания жаловаться нет из‑за того, что бизнес побаивается. Но надо отметить, что прокуратура Республики Татарстан у нас неплохо работает. Органам внутренних дел довольно сложно найти мнимые нарушения. Но вопросы есть относительно практически всех органов власти. На объективность позиции и следствия, и обвинения жалуются. Но уголовные дела очень сложные для анализа со стороны, тем более что материалы дела мы можем получить лишь с согласия заявителя. Но далеко не все материалы даже сам заявитель видит на этапе следствия. Это «черный ящик»: какие нарушения выявлены, какая доказательная база собрана — выявить это очень сложно. Во-вторых, любое уголовное дело — это очень большой объем. У нас просто рук не хватает на них. За первый квартал к нам пришло около 40 обращений, каждое требует нескольких этапов работы. Невозможно, прочитав, сразу принять решение. Хронология стандартная: приходит обращение, в течение двух суток работники аппарата связываются с заявителем устно о необходимости дослать документы. Далее начинается работа с документам, обращения в органы за разъяснениями и пр. С уголовными делами одному сотруднику нужно недели две-три, чтобы только ознакомиться с материалами дела. И этот человек должен быть настолько квалифицированным, чтобы делать эту юридическую экспертизу.
Тем не менее, по наиболее резонансным «маркерным» делам вы намерены высказываться? В частности, вы разбирали дело Сигала.
— По делу Павла Сигала наша работа строится иначе. Дело расследуется на федеральном уровне, и решение об избрании меры пресечения принимал московский суд. Поэтому основную работу ведет Борис Титов. Наша работа была в том, чтобы «состыковать» сторону защиты с ним, направить материалы. В частности, недавно защита просила донести до Бориса Титова просьбу Павла Сигала о визите в СИЗО и оказании содействия в направлении на лечение.
Какого ваше отношение к делу с точки зрения омбудсмена?
— Крайне неблагодарным делом будет на моем месте заниматься оценкой вины. В то же время ему вменяется 159 статья ч. 4. Но с 2013 г. в УК появились «предпринимательские» статьи, по которым не предусматривается заключение под стражу. А Павел Абрамович — предприниматель, и вменять ему нужно было именно одну из новых статей, а не «мошенническую» 159-ю. Кроме того, по информации от защиты мы знаем, что за 4 месяца с г‑ном Сигалом проведено лишь два следственных действия: допрос и экспертиза. Человек сидит «под боком» у следователя. Логично, что следственных действий должно было быть больше. И все мы помним шоу с задержанием, дезинформацией в СМИ, когда сначала заявлялось, что сумма обвинений — 10 млрд, потом резко — 27 млн руб., что г-н Сигал сопротивлялся задержанию, потом на видео видим, что это неправда. История неправильная. Моя позиция — надо расследовать, но честно. И конечно, он должен быть под подпиской, а не арестован. Для чего и были приняты либерализационные статьи. Ведь день простоя бизнеса может обернуться его закрытием.
Так значит, не работает либерализация уголовного кодекса?
— К сожалению, да. Мы и стараемся отыскивать такие системные проблемы, решение которых частично возможно на республиканском уровне, а частично — на федеральном. В частности одним из самых острых вопросов является налоговое бремя. Хотя сами по себе ставки в отличие от других стран не так велики, проблема — это налоговое регулирование: проверки, контрольная деятельность, доначисление, блокировка счета, арест имущества и многое другое. У нас в НК отсутствует понятие «налоговая выгода», и это ставит под удар любую компанию. Необходимость ведения сложного учета (бухгалтерский, налоговый, МСФО, а еще и «черная бухгалтерия») резко снижает рентабельность бизнеса. При этом нельзя обвинить ФНС в том, что они делают свою работу в предложенных условиях плохо. Но не только ФНС не готова перейти к более простой и понятной работе. Недавно мы разбирали вопрос выставления счетов за электроэнергию фермерам. Казалось бы, в чем проблема. Но им приходится ездить в райцентр в энергосбытовую компанию с печатью, ему вручают счет, он его оплачивает и снова едет в энергосбытовую компанию. Резонное возмущение у фермеров: «Мы платим вам деньги — вы нас заставляете бегать!». Когда я был руководителем предприятия, категорически запрещал вывозить печать с территории организации.
Налоговая, энергосбытовые компании, прочие монополисты — зачем им делать кому‑то жизнь легче? Вы готовы ломать стереотипы работы этих организаций?
— Я вижу, что поступательное движение пошло. На федеральном уровне Борису Титову удается продвигать подобные вопросы, а мы находимся во взаимодействии с федеральными омбудсменами.
Но рост с нуля всегда будет выглядеть бурным. Если абстрагироваться и в вашу картину впустить другие факторы (макроэкономические риски, усложнение доступа к финансовым ресурсам, ВТО и пр.), улучшается сейчас ситуация для бизнеса?
— Простым ответом будет не мое экспертное мнение, а простые цифры — число предпринимателей, которое сейчас существует. За прошлый год оно сильно сократилось. И доля МСБ пока не растет. Да и крупный бизнес не растет так, как хотелось бы. Это говорит о том, что проблема есть. Хотя в рейтинге Doing Business, который является одним из самых авторитетных, Россия за последние несколько лет существенно продвигается — не на один‑два пункта, а на 20-30! Поступательное движение в упрощении административных процедур происходит. Перед страной стоит задача продвинуться до 20 места. Хотя в некоторых сферах работать становится все сложнее — ситуация в мировой экономике не самая простая, конкурентную борьбу выиграть в некоторых отраслях стало очень проблематично. Но, честно говоря, иногда приходится разбираться с кейсами, где бизнесмен жалуется на то, что дело не идет, а я смотрю и хочется сказать: дружище, просто ты опоздал лет на пять, и, возможно, бизнес — это не твое.